Архитектурные символы Испании: великий Антонио Гауди
С чем у вас ассоциируется Испания? Коррида? Смуглые красавицы в кастаньетах? Фламенко? Удивительное здание, похожее не то на муравейник, не то на замок из мокрого песка, построенный мальчишкой на берегу моря? Скорее всего, со всем перечисленным.
Даже если вы не знаете, как называется это здание, оно прочно связано в вашей памяти с Испанией – точно так же, как Эйфелева башня с Парижем и Францией. Кстати, а называется оно Собор Саграда Фамилия, или Собор Святого Семейства.
Имя архитектора, создавшего это чудо, вы, скорее всего, знаете – Антонио Гауди-и-Корнет, или просто Антонио Гауди, большинство работ которого находятся в Барселоне. По признанию специалистов, именно гению Антонио Гауди этот город обязан своим современным видом.
Взлет гения Антонио Гауди.
Родился Гауди в 1852 году, в 70х годах переехал в Барселону и поступил на подготовительные курсы Провинциальной школы архитектуры, которую и окончил в 1878 году. Надо сказать, что успех и признание пришли к Антонио Гауди не сразу. Он долго работал подмастерьем, занимался мелкими работами (оградами, фонарями), безуспешно участвовал в конкурсах. Потом работал над небольшими проктами (например, к периоду раннего творчества относят Дом Висенс (Барселона), Эль Каприччо (Кантабрия), Дом Кальвет (Барселона). Что любопытно, лишь Дом Кальвет, своего рода компромисс с существующими архитектурными нормами, пользовался популярностью среди горожан при жизни мастера.
Парк не делится на ад и рай, на добро и зло, на зоны счастья и несчастья. Он весь, как круговорот жизни, в которой умершим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Возможно, парк Гуэль представляет собой самую наглядную и в то же время глубокую модель мироздания.
У него был невыносимый характер. Он терроризировал свою племянницу, не разрешая ей встречаться ни с одним молодым человеком. Ученики признавались, что возражать Гауди было абсолютно невозможным и грозило исключением из мастерской. Работавшие с ним архитекторы выполняли роль исключительно подсобных рабочих: никакие их предложения в расчет не принимались и даже не выслушивались.
Однажды на стройплощадке архитектор буквально довел до слез каменщика, заставляя его вновь и вновь переделывать декоративную розу, украшающую фасад. Наконец, мастер сам взял резец и завершил работу. Ведь каменщик вырезал конкретную розу с натуры, тогда как Гауди требовалась идея розы.
На его лице было написано слово деспот. Дело было вовсе не в пугающе ярком, необычном для испанцев синем цвете глаз. И не в запоминавшихся светлых волосах. Собеседников с первого взгляда поражало высокомерно-надменное выражение его лица: упрямый подбородок и мрачно сдвинутые к переносице брови сразу же выдавали в нем человека с нелегким характером.
Нрав его в действительности был тяжел. Он не признавал возражений. Свою первую любовь и невесту Гауди забыл за один день, не пожелав слушать никаких объяснений, стоило ему узнать о ее случайной встрече в поезде с бывшим одноклассником.
Он так никогда и не женился и всю жизнь приходил в бешенство при виде целующихся влюбленных.
Профессора Барселонского университета, куда он поступил учиться архитектуре, испытывали в общении с ним ту же смесь страха и удивления, которая охватила дона Игнасио Эстебаля с первого же дня знакомства с Гауди. Он делал исключительно то, что хотел, и учился только так и тому, как и что считал нужным. Вместо учебного проекта фонтана он позволял себе представлять на экзамене проект кладбищенских ворот. Вместо заданного рисунка колоннады приносил подробное изображение катафалка. Самым неприятным моментом в этой истории являлось то, что все вышеуказанные рисунки были выполнены безукоризненно, и оценивать их поневоле приходилось высшим баллом.
Профессора говорили о нем, с трудом подавляя неприязнь. Особенно своенравный студент раздражал профессоров- испанцев, с которыми он изъяснялся исключительно по- каталонски.
Он с самого начала был ярым националистом. Все, что он делал, являлось в той или иной мере демонстрацией его нежелания признавать Каталонию частью Испании. Даже его интерес к готическому искусству носил характер политического лозунга, ведь средневековье было единственным периодом независимости Каталонии.
Во времена Гауди каталонский язык был запрещен к преподаванию в школах. Тем не менее он никогда не изменял своему принципу говорить на родном языке. Испанские рабочие в процессе строительства Саграда Фамилии были вынуждены изъясняться с ним через переводчика. Незадолго до смерти он, выступая в суде, отказался отвечать на вопросы судьи по-испански.
Он пил только каталонское вино, носил одежду исключительно каталонского производства и заказывал исключительно эксклюзивную каталонскую обувь, производимую в дорогущей барселонской мастерской.
Он страстно мечтал прорваться наверх, используя время учебы в университете для налаживания знакомств в высшем обществе. Круг его студенческого общения составляла исключительно барселонская элита, от которой он долгое время скрывал свое истинное происхождение.
Он старался ничем не выдать состояние и род занятий отца, туманно отвечая на вопросы о своем прошлом и всячески подражая привычкам своих новых знакомых. Орнамент его первой визитной карточки напоминал фамильный герб Бурбонов. Восемь первых стипендий он потратил на покупку дорогущих золотых часов, которые впоследствии выдавал за семейную реликвию.
Его считали франтом. Он ходил к лучшему барселонскому брадобрею Одонару. Часами занимался подбором шляп у Арнау. С 18 лет был помешан на шейных платках.
Он был катастрофически озабочен своей внешностью и буквально помешан на всем, что считалось модным. Его истовая детская религиозность в студенческие годы сменилась столь же истовым увлечением идеями модного в то время Оуэна. Свой первый большой архитектурный проект он сделал модным жестом социального протеста, выбрав в качестве объекта фабричный цех, заказанный рабочим кооперативом Obrera Mataronense (организацией, пропагандировавшей социалистическую систему труда).
Проект, впрочем, был немедленно сочтен выдающимся. Через два года его представили на всемирной выставке в Париже. Именно там произошла роковая встреча Гауди с его черным гением- сеньором Эусебио Гуэлем. Излишне будет говорить, что он не мог упустить возможность дружбы с человеком, ничем не ограниченным в средствах.
Дон Эусебио Гуэль. 1915 год. Образованный промышленник к этому времени уже получил графский титул
Это была любовь с первого взгляда.
Сеньор Эусебио Гуэль был самым крупным в Испании производителем керамической плитки и впоследствии первым в стране производителем бетона. Именно на его заводах опробовались и готовились те самые принципиально новые материалы, при помощи которых Гауди творил свою принципиально новую архитектуру. Сеньор Антонио Гауди был несчастным неудачником, который десятилетиями ждал муниципальных заказов, из которых за всю жизнь ему достался один лишь проект уличного газового фонаря, и официального признания государства, единственный раз выдавшего ему поощрительный приз за дом Кальвета.
Да, это была любовь. Чудак-самоучка Антонио Гауди. погруженный в бесконечные страхи потенциального крушения своей архитектурной карьеры, и новоиспеченный дворянин Эусебио Гуэль, промышленник-интеллектуал, уставший от успеха всех без исключения своих предприятий. В его библиотеке Гауди впервые познакомился с идеями стиля ар нуво. В его доме впервые услышал поэзию Данте Габриеля Россетти. От него Гауди получил первый высокооплачиваемый заказ- на строительство Охотничьего павильона близ Ситгеса- а вслед за тем и другие пять наиболее масштабных заказов. Гуэль мог позволить себе заказать любую мечту и попросить Гауди построить принципиально новый по мысли и решениям жилой дом, парк и даже город. Гауди с его помощью открыл в себе гения, строившего дома без чертежей, изобретавшего объемные план-схемы зданий, фантазировавшего на тему города-сада и страны-рая.
Без Гуэля Гауди не стал бы Гауди – без Гауди никто не вспомнил бы имя Гуэля. На гуэлевских стройках Гауди отработал все то, что потом было воплощено им в замысле храма Примирения- Саграда Фамилии.
Они почти не разлучались. Вместе обедали и отдыхали. Ни тот, ни другой не были женаты. Сеньор Гуэль, по слухам, содержал несколько любовниц- сеньор Гауди. по слухам, был безнадежно и безоговорочно влюблен в несговорчивую американку, с которой однажды повстречался на строительной площадке собора. У обоих, по слухам, не хватало времени и сил на серьезную личную жизнь.
И это было понятно. Не ограниченная бюджетом фантазия предпринимателя Гуэля сочиняла феноменальные для своего времени заказы для не ограниченной правилами фантазии архитектора Гауди. Они сочиняли каминные трубы в форме кипарисов, вентиляционные столбы в форме лесных домиков, диваны в виде волн и город-сад для жизни раю.
Проект парка Гуэль, впрочем, стал первым потерпевшим фиаско предприятием Гуэля: из предусмотренных шестидесяти наделов для жизни в новом цветущем мире было продано всего два. Состоятельные горожане, для которых два утописта вознамерились построить собственный мир, не проявили желания делать инвестиции в пустырь, раскрашенный фантазией гения. Декорированные осколками цветного стекла скамьи в форме змеи вызывали восхищение. Но при мысли о жизни в таком интерьере у рядового гражданина начинала кружиться голова.
После подобного сокрушительного провала инвестор не мог не возненавидеть архитектора. Так поступил бы любой. Любой, кроме Гуэля. Гуэль лишь восторженно смеялся, читая ироничные газетные заметки о сумасшедших постройках господина Гауди. Ему было плевать на то, что новый дом Антонио стали называть каменоломней, тающим паштетом и осиным гнездом.
Как и было сказано, это была любовь.
Недобрый святой
Лет за 10-12 до открытия работ в парке Гауди начинает все более глубоко погружаться в католицизм. На пару месяцев отправляется он в монастырское уединение. Затем работает над заказом монастыря св. Терезы, где строгость и однообразие аркад формируют непривычное для творений Гауди ощущение аскетизма.
Духовная ломка, ее причины и последствия остаются личной тайной мастера. Документов, объясняющих, что происходило с ним в 42 года, не существует. Однако внешние проявления внутреннего кризиса поражают наблюдателей. Гауди проходит через жесточайший пост, долго не встает с постели и погружается, по сути дела, в глубокий летаргический сон. Соблюдение католических обрядов принимает у него столь экстремальные формы, что даже епископ находит это неудобным.
Вне поста архитектор придерживается вегетарианства и ест мало, держа желудок наполовину пустым, дабы оставить место для Бога. Еда не должна отвлекать от работы. Лишь в чистой воде этот мученик себе никогда не отказывает.
Но если и был он святым, то святым недобрым. Похоже, что творчество свое, свои упорные попытки материализации духа Гауди рассматривает как данное свыше наказание. Нетерпимость ко всему, что становится на пути такого рода творчества, с каждым годом все больше захватывает архитектора.
При проектировании одного из своих зданий Гауди заступил за лимит высоты, допускавшийся строительными нормами. Ему указали на. Ответ был скор и предельно прост. Гауди собственноручно перечеркнул фронтон на чертеже фасада. Контролеры должны были смириться с неизбежным.
В другом случае, когда от него потребовали убрать колонну, слишком далеко выступающую на улицу, Гауди согласился, но пообещал на усеченном фасаде здания вырезать надпись: Изуродовано по распоряжению городского совета Барселоны. И опять поле битвы осталось за архитектором.
Он презирал не только современников, но и классиков, пренебрежительно отзываясь о Ван Эйке и Рембрандте, о Сикстинской капелле Микеланджело. И, возможно, грех гордыни был не единственным его грехом. Пресса отмечала, что Гауди в своем стремлении к гауди испания не замечал даже, насколько беззастенчиво эксплуатирует он талантливого помощника, не имеющего права подписывать чертежи созданных им шедевров. Мэтр все подписывал сам.
В своем фанатичном католицизме и не менее фанатичном каталонском национализме Гауди становился все более антилиберален. В рассуждении о ценностях высокого средиземноморского и примитивного нордического типов искусства все явственнее проглядывает откровенный шовинизм.
Даже с королем, посетившим как-то его стройплощадку, Гауди отказывался говорить на каком-либо ином языке, кроме каталонского. А под конец жизни он столь яростно защищал отчизну, что умудрился попасть под дубинки испанских гвардейцев, пресекавших проявления местного сепаратизма.
Впрочем, в оправдание мастера можно заметить, что к началу ХХ века эпоха либерализма осталась в далеком прошлом и желающих превознести нордический тип было, со своей стороны, хоть отбавляй. Тем не менее, современники, придерживающиеся левых взглядов, никаких оправданий подобной упертости не принимали.
Молодой житель Барселоны Пабло Пикассо, откровенно не любивший архитектора, высмеивает в своей карикатуре религиозную экспрессию, стремясь, возможно, поразить самого Гауди. Наступает новое поколение со своими ценностями, со своим взглядом на то, как устроен мир. Замкнувшийся в себе и в своем личном творчестве, Гауди этой молодежи не замечает.
Ежедневно он исповедуется в грехах и стремится всю жизнь посвятить церкви. Архитектор заявляет, что будет теперь работать исключительно над религиозными заказами. Если же ему предложат работу над светским проектом, то он должен будет сначала спросить на это позволения у Мадонны. Впрочем, когда к нему поступил заказ на строительство Каса Батло (дома богатого промышленника Хосе Батло), Мадонна, по-видимому, смилостивилась.
Он знал, что не увидит конца этой работы. Мой собор закончит святой Иосиф,- грустно вздыхал он под конец жизни и тем не менее отказывался ускорять процесс строительства, не принимая иных денег, кроме частных пожертвований. Он отказывался компрометировать великую идею народного собора искупления, пусть даже ценой очевидной невозможности увидеть свое творение. Впрочем, технически это было на тот момент неосуществимо. Я лишь придумываю,- говорил он ученикам,- осуществить все это должны вы.
Вместо чертежей он рисовал импрессионистические наброски. Вместо традиционного макета изготавливал веревочную модель с подвешенными в опорных точках мешочками разной тяжести. Прошло полтора века, прежде чем нынешние строители Саграда Фамилии нашли способ сделать расчеты для дальнейшего строительства храма. Единственной компьютерной программой, способной их выполнить, оказалась программа НАСА, рассчитывающая траекторию космических полетов.
Лучшими из интерьеров он считал небо и оре. Лучшими скульптурными формами- дерево и облака. Он ненавидел замкнутые, геометрически правильные пространства. Его доводили до сумасшествия стены. Чтобы избежать необходимости резать помещение на части, он придумал собственную безопорную систему перекрытий.
Башни его Саграда Фамилии держались на кирпичных арках вопреки всем известным в его время законам сопромата. Лишь спустя сто пятьдесят лет ученые смогли вывести математическую формулу его знаменитых архитектурных парабол и гипербол.
Сам он проводил дни, изобретая в мастерской новые прикладные системы расчетов. Он изучал сопромат при помощи мощного гидравлического пресса, под который по его требованию клали каменные блоки. Последние десять лет он почти все время постился. Случалось, он сам ходил по домам, собирая пожертвования на храм. В дни, когда строителям задерживали зарплату, сам уговаривал рабочих не бросать начатое дело. Под конец жизни он переехал к храму, устроив себе жилье и мастерскую в получасе ходьбы.
С 1914 года он отказался от всех заказов, кроме строительства собора. Строящийся храм и церковь были двумя единственными местами, куда он ходил последние 12 лет жизни. К концу ее он совершенно не заботился о своем внешнем виде и обликом своим напоминал скорее блаженного. Рассказывали, что не узнававшие его прохожие часто останавливались на улице, чтобы подать милостыню чудаковатому нищему старику.
О будущем храме он говорил как о живом существе, называя его моя семья. Впрочем, если внимательно присмотреться, профиль Саграда Фамилии действительно напоминает четыре человеческие фигуры, склонившиеся у колыбели младенца.
Как и все творения Гауди. этот храм человекообразен и человечен. Он почти живой- очевидцы клялись, что в момент отпевания Гауди башенки Саграда Фамилии скорбно склонили вниз свои головы.
Весной 2002 года архиепископ Барселонский кардинал Рикардо Мария Карлес предложил Гауди канонизировать. Если папский совет поддержит это предложение, он станет первым в истории архитектором, причисленным к лику святых.
Странное впечатление оставляет этот дом. Игривость и гибкость форм Каса Батло, строившегося одновременно с парком Гуэль, демонстрируют попытку создать жилище нового столетия, в котором человеку будет легко и радостно. Но тут же следует неожиданный удар.
В семидесятых годах XIX века Антонио Гауди переехал в Барселону. где после пяти лет подготовительных курсов был принят в Провинциальную школу архитектуры. Будучи в Барселоне, юноша постоянно посещал церковь San Felip Neri, где молился за свое здоровье. Он не был выдающимся студентом, однако сумел получить необходимые для архитектурного дела знания. Когда Антонио был студентом архитектурного семинара Барселонского университета, его руководитель так и не смог решить, с кем он имеет дело — с гением или сумасшедшим. Гауди всегда отличался остроумностью и глубокими высказываниями. Темой учебного проекта Гауди выбрал ворота кладбища, и неспроста. Для него они символизировали ворота крепости — они разделяли мертвых и живых, и при этом свидетельствовали, что вечный покой — всего лишь награда за достойную жизнь.
В 1870-1882 годах Антонио Гауди работал чертежником под началом архитекторов Эмилио Сала и Франциско Вильяра. Он изучал ремесла, выполнял множество мелких работ, а также проектировал мебель для собственного дома. Кроме того, Гауди довольно безуспешно участвовал в различных конкурсах. В 1878 году директор университета послал стенограмму с фамилиями четырех студентов, которым присваивалось почетное звание архитектора. Фамилия Гауди была среди них, однако сам Антонио давно считал себя архитектором. В течение учебы Гауди жил в двух местах, со своим отцом и племянницей, поскольку не был женат. Его мать умерла двумя годами ранее.
Расцвет творчества Антонио Гауди
Тем временем в Европе наблюдался необычайный расцвет неоготического стиля, и юный архитектор восторженно следовал идеям таких энтузиастов неоготики, как английский критик искусствовед Джон Рескин, а также французский архитектор и писатель Виолле-де-Люк — крупнейший в XIX веке реставратора готических соборов. Именно Виолле-де-Люк восстанавливал Собор Парижской Богоматери. Провозглашенная ими декларация “Декоративность — начало архитектуры” полностью соответствовала собственным мыслям и представлениям Гауди, творческий почерк которого с годами становился совершенно неповторим, архитектура была крайне далека от общепринятой. Для своих творений юный Гауди искал стимул в средневековых книгах, готическом искусстве, которое вскоре пережило ренессанс, в иллюстрациях восточных книг и природной красоте.
Период раннего творчества Гауди был отмечен влиянием архитектуры Барселоны, а также испанского архитектора Марторела. В то время появились его первые проекты – “стилистические близнецы” – нарядный Дом Висенс и причудливый Эль Каприччо. Эти здания относились к раннему модерну и были богато декорированы. Тогда же увидел свет компромиссный псевдобарочный Дом Кальвет. Это единственное здание, признанное и любимое горожанами при жизни архитектора. В эти же годы появилась работа Гауди в сдержанном готическом, даже “крепостном” стиле – Школа при монастыре Святой Терезы, а также нереализованный проект зданий Миссии Францисканцев в Танжере и неоготические епископский дворец в городе Асторга и Дом Ботинес.
Судьбоносной для реализации замыслов молодого архитектора оказалась встреча с Эусеби Гуэлем. Позднее Антонио Гауди стал другом Гуэля — текстильного магната, богатейшего человека Каталонии. не чуждого эстетических озарений. Он мог позволить себе заказать любую мечту, а Гауди смог получить то, о чем мечтает каждый творец: свободу самовыражения без оглядки на смету. Антонио выполнял для семьи Гуэль проекты павильонов усадьбы в Педральбесе близ Барселоны, винных погребов в Гаррафе, часовни и крипты Колонии Гуэль и фантастического Парка Гуэля. В скором времени Гауди смог выйти за пределы доминирующих исторических стилей в пределах эклектики XIX столетия, объявив войну прямой линии и навсегда переселившись в мир кривых поверхностей. Он сформировал свой собственный, безошибочно узнаваемый стиль. Он ненавидел замкнутые и геометрически правильные пространства, стены доводили его до сумасшествия. Архитектор избегал прямых линий, считая, что они — это порождение человека, а круг — творение Бога.
Так называемый Дворец Гуэля стал ответом художника меценату. С завершением строительства дворца Антонио Гауди перестал быть безымянным строителем, став самым модным архитектором в Барселоне. Вскоре он и вовсе превратился в “практически непозволительную роскошь”. Для буржуазного слоя Барселоны архитектор строил дома, один необычнее другого. Например, пространство, которое рождается и развивается, расширяясь и двигаясь, как живая материя — Дом Мила, и живое трепещущее существо, плод причудливой фантазии — Дом Бальо. Популярность Гауди была настолько велика, что заказчики, готовые потратить на строительство половину своего состояния, верили в гениальность архитектора, безо всяких усилий пролагающего новый путь в архитектуре.
Смерть Антонио Гауди
Нередко бывает, что гениальные люди уходят из жизни внезапно. Гауди погиб, попав под первый пущенный трамвай у подножья горы Тибидабо недалеко от Собора Святого Семейства – работы всей его жизни. Это произошло 9 июня 1926 года, когда ему было почти 74 года. Скорее всего, он мог бы выжить, однако таксисты отказались везти в больницу неопрятного старика, ведь они не признали в нем человека, подарившего миру гениальнейшие произведения архитектурного искусства. Гауди доставили в больницу для нищих, где он скончался на второй день, так и не придя в сознание.
Величайшего архитектора XX века Антонио Гауди, чьи творения по сей день украшают Барселону, похоронили в крипте недостроенного им собора.
Талант Антонио Гауди был широко известен в Каталонии – зарисовки гауди испания складчатых сводов можно обнаружить в путевом альбоме совсем еще молодого Ле Корбюзье. Барселона, через которую прошли карфагеняне и римляне, мавры и французы, оставив память о себе буйным смешением стилей, была для Гауди источником вдохновения. На протяжении своей карьеры Гауди разработал чувственный, изогнутый, почти сюрреалистический стиль, который утвердил его как инновационного лидера движения испанского модерна. Он внес огромный вклад в историю мировой архитектуры и самой Барселоны. Однако по-настоящему “открыли” Антонио Гауди только в 1952 году, спустя 26 лет после смерти, когда состоялась огромная ретроспективная выставка его работ.
Другие статьи наших энциклопедий по этой теме:
С чем у вас ассоциируется Испания? Коррида? Смуглые красавицы в кастаньетах? Фламенко? Удивительное здание, похожее не то на муравейник, не то на замок из мокрого песка, построенный мальчишкой на берегу моря? Скорее всего, со всем перечисленным.
Даже если вы не знаете, как называется это здание, оно прочно связано в вашей памяти с Испанией – точно так же, как Эйфелева башня с Парижем и Францией. Кстати, а называется оно Собор Саграда Фамилия, или Собор Святого Семейства.
Имя архитектора, создавшего это чудо, вы, скорее всего, знаете – Антонио Гауди-и-Корнет, или просто Антонио Гауди, большинство работ которого находятся в Барселоне. По признанию специалистов, именно гению Антонио Гауди этот город обязан своим современным видом.
Взлет гения Антонио Гауди.
Родился Гауди в 1852 году, в 70х годах переехал в Барселону и поступил на подготовительные курсы Провинциальной школы архитектуры, которую и окончил в 1878 году. Надо сказать, что успех и признание пришли к Антонио Гауди не сразу. Он долго работал подмастерьем, занимался мелкими работами (оградами, фонарями), безуспешно участвовал в конкурсах. Потом работал над небольшими проктами (например, к периоду раннего творчества относят Дом Висенс (Барселона), Эль Каприччо (Кантабрия), Дом Кальвет (Барселона). Что любопытно, лишь Дом Кальвет, своего рода компромисс с существующими архитектурными нормами, пользовался популярностью среди горожан при жизни мастера.
Парк не делится на ад и рай, на добро и зло, на зоны счастья и несчастья. Он весь, как круговорот жизни, в которой умершим Цезарем от стужи заделывают дом снаружи. Возможно, парк Гуэль представляет собой самую наглядную и в то же время глубокую модель мироздания.
У него был невыносимый характер. Он терроризировал свою племянницу, не разрешая ей встречаться ни с одним молодым человеком. Ученики признавались, что возражать Гауди было абсолютно невозможным и грозило исключением из мастерской. Работавшие с ним архитекторы выполняли роль исключительно подсобных рабочих: никакие их предложения в расчет не принимались и даже не выслушивались.
Однажды на стройплощадке архитектор буквально довел до слез каменщика, заставляя его вновь и вновь переделывать декоративную розу, украшающую фасад. Наконец, мастер сам взял резец и завершил работу. Ведь каменщик вырезал конкретную розу с натуры, тогда как Гауди требовалась идея розы.
На его лице было написано слово деспот. Дело было вовсе не в пугающе ярком, необычном для испанцев синем цвете глаз. И не в запоминавшихся светлых волосах. Собеседников с первого взгляда поражало высокомерно-надменное выражение его лица: упрямый подбородок и мрачно сдвинутые к переносице брови сразу же выдавали в нем человека с нелегким характером.
Нрав его в действительности был тяжел. Он не признавал возражений. Свою первую любовь и невесту Гауди забыл за один день, не пожелав слушать никаких объяснений, стоило ему узнать о ее случайной встрече в поезде с бывшим одноклассником.
Он так никогда и не женился и всю жизнь приходил в бешенство при виде целующихся влюбленных.
Профессора Барселонского университета, куда он поступил учиться архитектуре, испытывали в общении с ним ту же смесь страха и удивления, которая охватила дона Игнасио Эстебаля с первого же дня знакомства с Гауди. Он делал исключительно то, что хотел, и учился только так и тому, как и что считал нужным. Вместо учебного проекта фонтана он позволял себе представлять на экзамене проект кладбищенских ворот. Вместо заданного рисунка колоннады приносил подробное изображение катафалка. Самым неприятным моментом в этой истории являлось то, что все вышеуказанные рисунки были выполнены безукоризненно, и оценивать их поневоле приходилось высшим баллом.
Профессора говорили о нем, с трудом подавляя неприязнь. Особенно своенравный студент раздражал профессоров- испанцев, с которыми он изъяснялся исключительно по- каталонски.
Он с самого начала был ярым националистом. Все, что он делал, являлось в той или иной мере демонстрацией его нежелания признавать Каталонию частью Испании. Даже его интерес к готическому искусству носил характер политического лозунга, ведь средневековье было единственным периодом независимости Каталонии.
Во времена Гауди каталонский язык был запрещен к преподаванию в школах. Тем не менее он никогда не изменял своему принципу говорить на родном языке. Испанские рабочие в процессе строительства Саграда Фамилии были вынуждены изъясняться с ним через переводчика. Незадолго до смерти он, выступая в суде, отказался отвечать на вопросы судьи по-испански.
Он пил только каталонское вино, носил одежду исключительно каталонского производства и заказывал исключительно эксклюзивную каталонскую обувь, производимую в дорогущей барселонской мастерской.
Он страстно мечтал прорваться наверх, используя время учебы в университете для налаживания знакомств в высшем обществе. Круг его студенческого общения составляла исключительно барселонская элита, от которой он долгое время скрывал свое истинное происхождение.
Он старался ничем не выдать состояние и род занятий отца, туманно отвечая на вопросы о своем прошлом и всячески подражая привычкам своих новых знакомых. Орнамент его первой визитной карточки напоминал фамильный герб Бурбонов. Восемь первых стипендий он потратил на покупку дорогущих золотых часов, которые впоследствии выдавал за семейную реликвию.
Его считали франтом. Он ходил к лучшему барселонскому брадобрею Одонару. Часами занимался подбором шляп у Арнау. С 18 лет был помешан на шейных платках.
Он был катастрофически озабочен своей внешностью и буквально помешан на всем, что считалось модным. Его истовая детская религиозность в студенческие годы сменилась столь же истовым увлечением идеями модного в то время Оуэна. Свой первый большой архитектурный проект он сделал модным жестом социального протеста, выбрав в качестве объекта фабричный цех, заказанный рабочим кооперативом Obrera Mataronense (организацией, пропагандировавшей социалистическую систему труда).
Проект, впрочем, был немедленно сочтен выдающимся. Через два года его представили на всемирной выставке в Париже. Именно там произошла роковая встреча Гауди с его черным гением- сеньором Эусебио Гуэлем. Излишне будет говорить, что он не мог упустить возможность дружбы с человеком, ничем не ограниченным в средствах.
Дон Эусебио Гуэль. 1915 год. Образованный промышленник к этому времени уже получил графский титул
Это была любовь с первого взгляда.
Сеньор Эусебио Гуэль был самым крупным в Испании производителем керамической плитки и впоследствии первым в стране производителем бетона. Именно на его заводах опробовались и готовились те самые принципиально новые материалы, при помощи которых Гауди творил свою принципиально новую архитектуру. Сеньор Антонио Гауди был несчастным неудачником, который десятилетиями ждал муниципальных заказов, из которых за всю жизнь ему достался один лишь проект уличного газового фонаря, и официального признания государства, единственный раз выдавшего ему поощрительный приз за дом Кальвета.
Да, это была любовь. Чудак-самоучка Антонио Гауди. погруженный в бесконечные страхи потенциального крушения своей архитектурной карьеры, и новоиспеченный дворянин Эусебио Гуэль, промышленник-интеллектуал, уставший от успеха всех без исключения своих предприятий. В его библиотеке Гауди впервые познакомился с идеями стиля ар нуво. В его доме впервые услышал поэзию Данте Габриеля Россетти. От него Гауди получил первый высокооплачиваемый заказ- на строительство Охотничьего павильона близ Ситгеса- а вслед за тем и другие пять наиболее масштабных заказов. Гуэль мог позволить себе заказать любую мечту и попросить Гауди построить принципиально новый по мысли и решениям жилой дом, парк и даже город. Гауди с его помощью открыл в себе гения, строившего дома без чертежей, изобретавшего объемные план-схемы зданий, фантазировавшего на тему города-сада и страны-рая.
Без Гуэля Гауди не стал бы Гауди – без Гауди никто не вспомнил бы имя Гуэля. На гуэлевских стройках Гауди отработал все то, что потом было воплощено им в замысле храма Примирения- Саграда Фамилии.
Они почти не разлучались. Вместе обедали и отдыхали. Ни тот, ни другой не были женаты. Сеньор Гуэль, по слухам, содержал несколько любовниц- сеньор Гауди. по слухам, был безнадежно и безоговорочно влюблен в несговорчивую американку, с которой однажды повстречался на строительной площадке собора. У обоих, по слухам, не хватало времени и сил на серьезную личную жизнь.
И это было понятно. Не ограниченная бюджетом фантазия предпринимателя Гуэля сочиняла феноменальные для своего времени заказы для не ограниченной правилами фантазии архитектора Гауди. Они сочиняли каминные трубы в форме кипарисов, вентиляционные столбы в форме лесных домиков, диваны в виде волн и город-сад для жизни раю.
Проект парка Гуэль, впрочем, стал первым потерпевшим фиаско предприятием Гуэля: из предусмотренных шестидесяти наделов для жизни в новом цветущем мире было продано всего два. Состоятельные горожане, для которых два утописта вознамерились построить собственный мир, не проявили желания делать инвестиции в пустырь, раскрашенный фантазией гения. Декорированные осколками цветного стекла скамьи в форме змеи вызывали восхищение. Но при мысли о жизни в таком интерьере у рядового гражданина начинала кружиться голова.
После подобного сокрушительного провала инвестор не мог не возненавидеть архитектора. Так поступил бы любой. Любой, кроме Гуэля. Гуэль лишь восторженно смеялся, читая ироничные газетные заметки о сумасшедших постройках господина Гауди. Ему было плевать на то, что новый дом Антонио стали называть каменоломней, тающим паштетом и осиным гнездом.
Как и было сказано, это была любовь.
Недобрый святой
Лет за 10-12 до открытия работ в парке Гауди начинает все более глубоко погружаться в католицизм. На пару месяцев отправляется он в монастырское уединение. Затем работает над заказом монастыря св. Терезы, где строгость и однообразие аркад формируют непривычное для творений Гауди ощущение аскетизма.
Духовная ломка, ее причины и последствия остаются личной тайной мастера. Документов, объясняющих, что происходило с ним в 42 года, не существует. Однако внешние проявления внутреннего кризиса поражают наблюдателей. Гауди проходит через жесточайший пост, долго не встает с постели и погружается, по сути дела, в глубокий летаргический сон. Соблюдение католических обрядов принимает у него столь экстремальные формы, что даже епископ находит это неудобным.
Вне поста архитектор придерживается вегетарианства и ест мало, держа желудок наполовину пустым, дабы оставить место для Бога. Еда не должна отвлекать от работы. Лишь в чистой воде этот мученик себе никогда не отказывает.
Но если и был он святым, то святым недобрым. Похоже, что творчество свое, свои упорные попытки материализации духа Гауди рассматривает как данное свыше наказание. Нетерпимость ко всему, что становится на пути такого рода творчества, с каждым годом все больше захватывает архитектора.
При проектировании одного из своих зданий Гауди заступил за лимит высоты, допускавшийся строительными нормами. Ему указали на. Ответ был скор и предельно прост. Гауди собственноручно перечеркнул фронтон на чертеже фасада. Контролеры должны были смириться с неизбежным.
В другом случае, когда от него потребовали убрать колонну, слишком далеко выступающую на улицу, Гауди согласился, но пообещал на усеченном фасаде здания вырезать надпись: Изуродовано по распоряжению городского совета Барселоны. И опять поле битвы осталось за архитектором.
Он презирал не только современников, но и классиков, пренебрежительно отзываясь о Ван Эйке и Рембрандте, о Сикстинской капелле Микеланджело. И, возможно, грех гордыни был не единственным его грехом. Пресса отмечала, что Гауди в своем стремлении к гауди испания не замечал даже, насколько беззастенчиво эксплуатирует он талантливого помощника, не имеющего права подписывать чертежи созданных им шедевров. Мэтр все подписывал сам.
В своем фанатичном католицизме и не менее фанатичном каталонском национализме Гауди становился все более антилиберален. В рассуждении о ценностях высокого средиземноморского и примитивного нордического типов искусства все явственнее проглядывает откровенный шовинизм.
Даже с королем, посетившим как-то его стройплощадку, Гауди отказывался говорить на каком-либо ином языке, кроме каталонского. А под конец жизни он столь яростно защищал отчизну, что умудрился попасть под дубинки испанских гвардейцев, пресекавших проявления местного сепаратизма.
Впрочем, в оправдание мастера можно заметить, что к началу ХХ века эпоха либерализма осталась в далеком прошлом и желающих превознести нордический тип было, со своей стороны, хоть отбавляй. Тем не менее, современники, придерживающиеся левых взглядов, никаких оправданий подобной упертости не принимали.
Молодой житель Барселоны Пабло Пикассо, откровенно не любивший архитектора, высмеивает в своей карикатуре религиозную экспрессию, стремясь, возможно, поразить самого Гауди. Наступает новое поколение со своими ценностями, со своим взглядом на то, как устроен мир. Замкнувшийся в себе и в своем личном творчестве, Гауди этой молодежи не замечает.
Ежедневно он исповедуется в грехах и стремится всю жизнь посвятить церкви. Архитектор заявляет, что будет теперь работать исключительно над религиозными заказами. Если же ему предложат работу над светским проектом, то он должен будет сначала спросить на это позволения у Мадонны. Впрочем, когда к нему поступил заказ на строительство Каса Батло (дома богатого промышленника Хосе Батло), Мадонна, по-видимому, смилостивилась.
Он знал, что не увидит конца этой работы. Мой собор закончит святой Иосиф,- грустно вздыхал он под конец жизни и тем не менее отказывался ускорять процесс строительства, не принимая иных денег, кроме частных пожертвований. Он отказывался компрометировать великую идею народного собора искупления, пусть даже ценой очевидной невозможности увидеть свое творение. Впрочем, технически это было на тот момент неосуществимо. Я лишь придумываю,- говорил он ученикам,- осуществить все это должны вы.
Вместо чертежей он рисовал импрессионистические наброски. Вместо традиционного макета изготавливал веревочную модель с подвешенными в опорных точках мешочками разной тяжести. Прошло полтора века, прежде чем нынешние строители Саграда Фамилии нашли способ сделать расчеты для дальнейшего строительства храма. Единственной компьютерной программой, способной их выполнить, оказалась программа НАСА, рассчитывающая траекторию космических полетов.
Лучшими из интерьеров он считал небо и оре. Лучшими скульптурными формами- дерево и облака. Он ненавидел замкнутые, геометрически правильные пространства. Его доводили до сумасшествия стены. Чтобы избежать необходимости резать помещение на части, он придумал собственную безопорную систему перекрытий.
Башни его Саграда Фамилии держались на кирпичных арках вопреки всем известным в его время законам сопромата. Лишь спустя сто пятьдесят лет ученые смогли вывести математическую формулу его знаменитых архитектурных парабол и гипербол.
Сам он проводил дни, изобретая в мастерской новые прикладные системы расчетов. Он изучал сопромат при помощи мощного гидравлического пресса, под который по его требованию клали каменные блоки. Последние десять лет он почти все время постился. Случалось, он сам ходил по домам, собирая пожертвования на храм. В дни, когда строителям задерживали зарплату, сам уговаривал рабочих не бросать начатое дело. Под конец жизни он переехал к храму, устроив себе жилье и мастерскую в получасе ходьбы.
С 1914 года он отказался от всех заказов, кроме строительства собора. Строящийся храм и церковь были двумя единственными местами, куда он ходил последние 12 лет жизни. К концу ее он совершенно не заботился о своем внешнем виде и обликом своим напоминал скорее блаженного. Рассказывали, что не узнававшие его прохожие часто останавливались на улице, чтобы подать милостыню чудаковатому нищему старику.
О будущем храме он говорил как о живом существе, называя его моя семья. Впрочем, если внимательно присмотреться, профиль Саграда Фамилии действительно напоминает четыре человеческие фигуры, склонившиеся у колыбели младенца.
Как и все творения Гауди. этот храм человекообразен и человечен. Он почти живой- очевидцы клялись, что в момент отпевания Гауди башенки Саграда Фамилии скорбно склонили вниз свои головы.
Весной 2002 года архиепископ Барселонский кардинал Рикардо Мария Карлес предложил Гауди канонизировать. Если папский совет поддержит это предложение, он станет первым в истории архитектором, причисленным к лику святых.
Странное впечатление оставляет этот дом. Игривость и гибкость форм Каса Батло, строившегося одновременно с парком Гуэль, демонстрируют попытку создать жилище нового столетия, в котором человеку будет легко и радостно. Но тут же следует неожиданный удар.
В семидесятых годах XIX века Антонио Гауди переехал в Барселону. где после пяти лет подготовительных курсов был принят в Провинциальную школу архитектуры. Будучи в Барселоне, юноша постоянно посещал церковь San Felip Neri, где молился за свое здоровье. Он не был выдающимся студентом, однако сумел получить необходимые для архитектурного дела знания. Когда Антонио был студентом архитектурного семинара Барселонского университета, его руководитель так и не смог решить, с кем он имеет дело — с гением или сумасшедшим. Гауди всегда отличался остроумностью и глубокими высказываниями. Темой учебного проекта Гауди выбрал ворота кладбища, и неспроста. Для него они символизировали ворота крепости — они разделяли мертвых и живых, и при этом свидетельствовали, что вечный покой — всего лишь награда за достойную жизнь.
В 1870-1882 годах Антонио Гауди работал чертежником под началом архитекторов Эмилио Сала и Франциско Вильяра. Он изучал ремесла, выполнял множество мелких работ, а также проектировал мебель для собственного дома. Кроме того, Гауди довольно безуспешно участвовал в различных конкурсах. В 1878 году директор университета послал стенограмму с фамилиями четырех студентов, которым присваивалось почетное звание архитектора. Фамилия Гауди была среди них, однако сам Антонио давно считал себя архитектором. В течение учебы Гауди жил в двух местах, со своим отцом и племянницей, поскольку не был женат. Его мать умерла двумя годами ранее.
Расцвет творчества Антонио Гауди
Тем временем в Европе наблюдался необычайный расцвет неоготического стиля, и юный архитектор восторженно следовал идеям таких энтузиастов неоготики, как английский критик искусствовед Джон Рескин, а также французский архитектор и писатель Виолле-де-Люк — крупнейший в XIX веке реставратора готических соборов. Именно Виолле-де-Люк восстанавливал Собор Парижской Богоматери. Провозглашенная ими декларация “Декоративность — начало архитектуры” полностью соответствовала собственным мыслям и представлениям Гауди, творческий почерк которого с годами становился совершенно неповторим, архитектура была крайне далека от общепринятой. Для своих творений юный Гауди искал стимул в средневековых книгах, готическом искусстве, которое вскоре пережило ренессанс, в иллюстрациях восточных книг и природной красоте.
Период раннего творчества Гауди был отмечен влиянием архитектуры Барселоны, а также испанского архитектора Марторела. В то время появились его первые проекты – “стилистические близнецы” – нарядный Дом Висенс и причудливый Эль Каприччо. Эти здания относились к раннему модерну и были богато декорированы. Тогда же увидел свет компромиссный псевдобарочный Дом Кальвет. Это единственное здание, признанное и любимое горожанами при жизни архитектора. В эти же годы появилась работа Гауди в сдержанном готическом, даже “крепостном” стиле – Школа при монастыре Святой Терезы, а также нереализованный проект зданий Миссии Францисканцев в Танжере и неоготические епископский дворец в городе Асторга и Дом Ботинес.
Судьбоносной для реализации замыслов молодого архитектора оказалась встреча с Эусеби Гуэлем. Позднее Антонио Гауди стал другом Гуэля — текстильного магната, богатейшего человека Каталонии. не чуждого эстетических озарений. Он мог позволить себе заказать любую мечту, а Гауди смог получить то, о чем мечтает каждый творец: свободу самовыражения без оглядки на смету. Антонио выполнял для семьи Гуэль проекты павильонов усадьбы в Педральбесе близ Барселоны, винных погребов в Гаррафе, часовни и крипты Колонии Гуэль и фантастического Парка Гуэля. В скором времени Гауди смог выйти за пределы доминирующих исторических стилей в пределах эклектики XIX столетия, объявив войну прямой линии и навсегда переселившись в мир кривых поверхностей. Он сформировал свой собственный, безошибочно узнаваемый стиль. Он ненавидел замкнутые и геометрически правильные пространства, стены доводили его до сумасшествия. Архитектор избегал прямых линий, считая, что они — это порождение человека, а круг — творение Бога.
Так называемый Дворец Гуэля стал ответом художника меценату. С завершением строительства дворца Антонио Гауди перестал быть безымянным строителем, став самым модным архитектором в Барселоне. Вскоре он и вовсе превратился в “практически непозволительную роскошь”. Для буржуазного слоя Барселоны архитектор строил дома, один необычнее другого. Например, пространство, которое рождается и развивается, расширяясь и двигаясь, как живая материя — Дом Мила, и живое трепещущее существо, плод причудливой фантазии — Дом Бальо. Популярность Гауди была настолько велика, что заказчики, готовые потратить на строительство половину своего состояния, верили в гениальность архитектора, безо всяких усилий пролагающего новый путь в архитектуре.
Смерть Антонио Гауди
Нередко бывает, что гениальные люди уходят из жизни внезапно. Гауди погиб, попав под первый пущенный трамвай у подножья горы Тибидабо недалеко от Собора Святого Семейства – работы всей его жизни. Это произошло 9 июня 1926 года, когда ему было почти 74 года. Скорее всего, он мог бы выжить, однако таксисты отказались везти в больницу неопрятного старика, ведь они не признали в нем человека, подарившего миру гениальнейшие произведения архитектурного искусства. Гауди доставили в больницу для нищих, где он скончался на второй день, так и не придя в сознание.
Величайшего архитектора XX века Антонио Гауди, чьи творения по сей день украшают Барселону, похоронили в крипте недостроенного им собора.
Талант Антонио Гауди был широко известен в Каталонии – зарисовки гауди испания складчатых сводов можно обнаружить в путевом альбоме совсем еще молодого Ле Корбюзье. Барселона, через которую прошли карфагеняне и римляне, мавры и французы, оставив память о себе буйным смешением стилей, была для Гауди источником вдохновения. На протяжении своей карьеры Гауди разработал чувственный, изогнутый, почти сюрреалистический стиль, который утвердил его как инновационного лидера движения испанского модерна. Он внес огромный вклад в историю мировой архитектуры и самой Барселоны. Однако по-настоящему “открыли” Антонио Гауди только в 1952 году, спустя 26 лет после смерти, когда состоялась огромная ретроспективная выставка его работ.
Другие статьи наших энциклопедий по этой теме:
Leave a Reply